Днем 2 октября на Сергея Иевкова, главврача и основателя проекта по помощи бездомным людям «Благотворительная больница», напали силовики. Росгвардейцы приехали по звонку сотрудников наркодиспансера — в это учреждение Сергей пытался поместить 64-летнего маломобильного мужчину.
Силовики заявили, что таким образом пресекли попытку незаконного проникновения в наркодиспансер. В аппарате Уполномоченной по правам человека в Ленобласти также добавили, что не видят нарушения чьих-либо прав.
Сейчас Сергей Иевков в порядке. «Бумага» с ним поговорила. Читайте, как бездомному человеку, жившему на Смоленском кладбище, два дня отказывали в лечении, что предпринимал Иевков и какая помощь теперь нужна «Благотворительной больнице».
Про пациента с кладбища и отношение к бездомным людям в учреждениях
— Кого вы привезли на госпитализацию в Ленинградский наркологический диспансер и почему ему нужна была помощь?
— Этот пациент ранее не обращался в «Благотворительную больницу». Нам сообщила о нем жительница Васильевского острова, которая пыталась помочь мужчине. И мы вместе с этой женщиной утром 1 октября подъехали на нашей машине к Смоленскому кладбищу, где жил бездомный человек.
Это мужчина 64 лет, у него были все документы. В 2020 году у него был перелом шейки бедра: ему сделали операцию в Мариинской больнице, поставили протез тазобедренного сустава, но впоследствии возникла инфекция, которая переросла в хроническую болезнь — остеомиелит. Развился свищ. Из-за этих проблем мужчина плохо ходил. У него было две клюшки, с помощью которых он пытался передвигаться на своих ногах, но очень медленно.
Мы с мужчиной договорились, что в тот же день он у нас помоется, обработается от педикулеза (от вшей), переоденется в чистое, мы сделаем ему перевязку, а далее, так как его хроническая хирургическая проблема решается в плановом порядке, он сперва вылечится от алкоголизма. Он рассказал нам, что ежедневно употребляет пиво и 200 граммов водки. Я предложил устроиться в Ленинградский наркодиспансер, ведь мужчина по документам зарегистрирован в Ленобласти, а дальше уже, может, местные соцслужбы предложат ему маршруты по дальнейшей социализации и восстановлению здоровья. Он согласился.
Днем того же дня мы поехали в диспансер. У ворот я объяснил, что везу маломобильного пациента на госпитализацию, меня пропустили.
— Когда начались проблемы?
— В процессе осмотра сотрудники диспансера узнали, что у пациента свищ: «Это инфекция, с ней нельзя». Флюорография по требованиям диспансера должна быть сделана не менее 6 месяцев назад, у нас она была сделана 13–15 месяцев назад.
Сотрудники решили детально осматривать пациента, пригнали терапевта. Измерили температуру, выслушали хрипы и сказали: «Вам отказано». Я отреагировал: «Подождите. Если отказано, вы обязаны выдать справку». Они в ответ отправляли нас за флюорографией.
Пациент еще плохо видит, очков у него нет. Я ему помогал заполнять документы, носил его рюкзак, сопровождал его. Это всё ужасно раздражало сотрудников. Они заявили, что я им мешаю. В итоге около часа нам писали эпикриз, в котором было указано, что у пациента нет показаний для лечения от алкоголизма и что его проблемы соматические. Его симптомы записали как лихорадку, хроническую обструктивную болезнь легких, свищ и почему-то костный туберкулез.
Я решил, что сам вызову пациенту скорую помощь, раз у него лихорадка и температура. Я ведь не могу его везти обратно на кладбище. Он и сам не хочет на улицу.
Сотрудники больницы повозмущались и вызвали Росгвардию. Приехала бригада — женщина и мужчина. Они были очень вежливы. Сотрудники стояли в вестибюле и жаловались, что я их задерживаю, а им надо закрывать отделение. Я объяснил врачам и Росгвардии, что мы вызвали скорую человеку с температурой. У пациента нет куртки (в «Благотворительной больнице» нет места для одежды, мы выдаем только легкие вещи). Он дрожал от холода. Как мы будем ждать скорую на улице?
Росгвардия заступилась за нас: «Переместите их в другой вестибюль». Персонал демонстративно открыл дверь, чтобы заходил холодный воздух (В диспансере рассказали, что 1 октября бездомного мужчину не приняли из-за отсутствия флюорографии и предложили пройти обследование в соседнем здании. Однако, по словам персонала, Иевков устроил скандал — прим. «Бумаги»).
— В первый день, 1 октября, у вас был обычный диалог с Росгвардией?
— Да, Росгвардия не понимала, зачем их вызвали. Персонал пытался объяснить силовикам, что нас нужно убрать. Росгвардия, естественно, не находила оснований для этого. Мои объяснения им казались убедительными. Скорая помощь приехала в присутствии силовиков и повезла пациента в Токсовскую больницу.
— Что происходило дальше?
— По опыту работы с бездомными в Петербурге я знал, что пациента могут выписать через три часа. Я решил ехать в больницу и договариваться, чтобы пациента не отправляли посреди ночи на улицу. Я нашел дежурного врача, объяснил ему ситуацию, попросил сделать рентген легких (он заменяет флюорографию), оставил свои контакты и сказал, что на следующий день в 11 утра заберу человека. Дежурный врач сказал: «Мне такой план нравится». В девять вечера он мне позвонил со словами, что пневмония не подтвердилась.
На утро в Токсовской больнице нам выдали справку с результатами рентгена легких, анализов крови и написали, что у бездомного мужчины нет противопоказаний для нахождения в диспансере.
К полудню мы сели в машину и снова поехали к воротам Ленинградского областного наркодиспансера. Я звонил — нет ответа. Затем ко мне вышел начмед и сказал, что вышло личное распоряжение главного врача: мою машину не пускать. Тогда я связался с комитетом по здравоохранению Ленинградской области, рассказал сотруднице о том, что 1 октября у нас с диспансером был конфликт. Я не оспаривал отсутствие свежей флюорографии, но к 2 октября пациенту провели полное обследование. Она вскоре перезвонила: «Ваша позиция подтверждается. Сейчас вам откроют».
Ворота открыли, а мне навстречу везли инвалидное кресло со словами: «Пересаживайте пациента, а сами давайте за ворота». Я отказался. Пациент плохо ходит. Куртки нет. Лучше мне самому подъехать, чтобы мужчина из тепла в тепло перешел.
Про конфликт в диспансере
— Видео с моментом возле ворот выложил официальный канал Росгвардии. По словам силовиков, медперсонал жаловался на «агрессивного мужчину», который нарушил пропускной режим и, управляя автомобилем, создавал угрозу для персонала диспансера. Как вы прокомментируете это?
— Когда я понял, что ворота мне всё же открыли, я начал движение и заехал чуть-чуть за ворота. Потом машина немного дернулась. На видео это видно. Затем мне показали руками: «Стоп». Я сказал: «Не вопрос. А что случилось?» И после мне рассказали про каталку. На этом видео прерывается.
Я звонил в полицию, чтобы объяснить, что нам не подходит метод транспортировки пациента, но персонал не понимает и чинит самоуправство. В этот момент подошел начмед Игорь Таранов — мужчина в белом свитере — и со всей силы стукнул по машине. Я прекратил разговор с полицией. И этот Таранов сказал, что мне можно проехать вперед, потому что какой-то машине надо выехать.
Ни в момент видео, который опубликовала Росгвардия, ни в момент, когда мне разрешили заехать, под моими колесами не находился пешеход. Я ехал с допустимой скоростью по территории медицинского городка. Проехав 100 метров, я остановился. Подошли медбрат и Таранов с инвалидным креслом. Пока я помогал выйти из машины пациенту, Таранов меня толкнул, выбил из рук телефон, начал ухмыляться и говорить: «Ничего не было. Вы только снимаете, а не помогаете человеку». Он был на нервах. У него дрожали руки. Он говорил, что сейчас тревожную кнопку нажмет. Я просил этого не делать.
В общем мы опять попали в приемное отделение. Нас приняли вне очереди. В тот же момент приехал наряд Росгвардии: силовики зашли, когда мы с пациентом уже находились в кабинете и заполняли документацию. Началась суета. Снова пререкание, эмоциональный всплеск у сотрудников. Силовики постояли, увидели, что я помогаю пациенту отвечать на вопросы, обратились к врачам и медсестре: «Ну, он спокойно сидит на стуле».
2 октября персонал диспансера решил, что у пациента чесотка. В итоге я объяснял им: «Боже мой! Вы же вчера его смотрели. Вы даже написали, что кожные покровы чистые. Какая чесотка? К тому же где он заболел чесоткой за сутки? Он отсюда уехал по скорой помощи в стационар, лежал на чистой койке, я его забрал на сантранспорте. В какой момент он с кем поменялся одеждой? Где контакт чесоточный?» Наконец-то они согласились его госпитализировать. Я простился с пациентом, сказал ему: «Не уходите. Спокойно получайте лечение. Потом или соцслужбы, или я вас найду».
— А будут ли у пациента проблемы во время лечения на фоне того, как его не хотели брать в диспансер?
— Я не думаю, что они в отместку мне будут чинить препятствия пациенту. Тем более я знаю, в каком отделении он лечится. Пациент вписал меня как лицо, которое имеет право получать медицинские сведения.
Я не вижу никаких проблем прийти к пациенту, если нужно будет заполнять соглашения, принести передачку. Мы с командой прозваниваем больницы, где лежат госпитализированные с нашей помощью бездомные люди. И в этом случае мы будем звонить, выяснять сроки госпитализации, спрашивать, есть ли соцработник в медучреждении. На эти вопросы нам отвечают даже без юридического согласия, потому что врачи понимают: если бездомный зависнет в больнице, это для них обременительно.
— В какой момент у Росгвардии появились к вам претензии?
— Когда я уже собрался выходить на улицу, ко мне подошел росгвардеец: «Вы задержаны» — «На каком основании?» — «Потому что вы проникли на объект, который охраняется национальными войсками. Вы нарушили пропускной режим и совершили наезд на пешехода». Я знал, что прав: меня пропустили, я ни на кого не наезжал.
Никакого постановления о задержании у них не было. Протокола об административном правонарушении, по словам росгвардейца, они не составляют, только рапорт. Силовики заявили, что они вызвали ГИБДД. Я им сказал: «Либо вы меня задерживаете официально, либо не мешайте пройти к автомобилю». В итоге мы вместе вышли на улицу. Меня хотели загнать обратно в здание. Я попытался обойти росгвардейца. Меня обвинили в том, что я повышаю голос.
В пресс-службе Росгвардии 3 октября заявили, что я «хватал патрульных за форменное обмундирование и грубо отталкивал их». Я их и пальцем не трогал. Я прекрасно понимаю, что, если я до них дотронулся бы, то это позволило бы применить ко мне меры принудительного задержания. Я знаю, что это могли бы воспринять как посягательство на жизнь и здоровье силовиков. Поэтому весь разговор я фиксировал.
Во время словесной перепалки резко и неожиданно я увидел лицо росгвардейца, искаженное злостью. Он на меня навалился, его лицо было перед моим. Я сильно ударился. Он пытался отобрать телефон. Я вывернулся и спросил: «Что вы делаете? Зачем вы ко мне физическую силы применяете?» При этом я не сопротивлялся. Я лежал на земле, а он — на мне. Через минуту он встал и начал кому-то звонить.
В этот момент я дошел до машины, сел, включил печку и закрыл двери. Я не видел никаких документов или обстоятельств, указывающих на задержание, — например, у обоих росгвардейцев не было даже видеофиксаторов. Когда я начал разворачиваться, передо мной встал силовик и расстегнул кобуру: «Давайте ему колеса прострелим». Я остановился. Сзади ко мне подъехала служебная машина Росгвардии. Я оказался заблокирован. Понял, что есть превышение должностных полномочий: физическая сила, лишение свободы передвижения. Росгвардия дергала ручки, а я звонил по телефонам горячих служб: оставил заявления в полицию, прокуратуру, уполномоченной по правам человека Ленобласти. Пока я говорил со скорой помощью, Росгвардия распылила перцовый баллончик — они смогли оттянуть одну пластиковую створку двери и в щель прыснули газ. У меня пропал голос, я потерял сознание.
Вскоре я очнулся и увидел, что лежу на земле и что мне пытаются сделать сердечно-легочную реанимацию. Потом росгвардейцы притащили носилки, а я понял, что они разбили стекло автоматом, чтобы вызволить меня. Прибежала вся больница. Мне измерили давление. Затем начали давить на глаза и говорить, что я притворяюсь. Называли меня конфликтным и угрожали вызвать психбригаду. Кто-то из персонала больницы сказал: «Вдруг он что-то употребил в машине». Но это у них профдеформация. Вышла какая-то женщина-пациентка, хотела мне помочь. В этот момент один из сотрудников диспансера тихо сказал: «Отгоните ее быстро. А то она потом будет что-то говорить».
Когда приехала скорая помощь, росгвардейцы спросили номер бригады и больницу, в которую меня повезут. Фельдшеры осмотрели меня уже за территорией диспансера, подальше от мракобесия, сделали мне укол обезболивающего и поставили подозрение на сотрясение. Из кареты скорой я также позвонил коллегам и сказал, что произошло.
В Токсовской больнице, где я был утром, травматолог меня тщательно осмотрел и озвучил, что переломов нет. В это время часть коллег приехала ко мне, еще четверо отправились к диспансеру за санитарной машиной. У больницы я попросил максимально все справки и остался один ждать выписной эпикриз. Как только мне выдали бумаги, мне пришло сообщение от коллег у диспансера: «Беги из больницы. К тебе Росгвардия едет».
Я видел, как доехала машина Росгвардии до Токсовской больницы. Я стоял поодаль и ждал такси. Я не дождался машины, отменил заказ, побежал огородами и тропинками, а затем меня коллеги подобрали и увезли в Петербург.
Про последствия нападения
— Пытались ли с вами после этого связаться росгвардейцы?
— Нет. Но когда я был в больнице, мне позвонила дежурный прокурор. Мы обменялись контактами, я переслал ей все отснятые видео. Но по ее словам, она связалась со мной не из-за моего обращения, а из-за сообщений в СМИ.
— Какое у вас сейчас самочувствие?
— Терпимо. Мне повезло, что я не поломался. Вчера к полуночи мое состояние было нормальным. У меня побаливают мышцы, но я могу ходить. Я не нахожусь на больничном, сейчас работаю дистанционно.
— Вы планируете подавать на росгвардейцев заявления?
— Мы планируем. Вечером 2 октября коллеги дождались оперуполномоченного из местного отдела полиции, который зафиксировал все повреждения машины. Мы написали заявление о повреждении имущества.
Сейчас мы консультируемся с юристами и адвокатами по поводу привлечения к ответственности сотрудников Росгвардии по превышению должностных полномочий, а также сотрудников медицинского учреждения. Мы планируем отправить запросы на получение видеоматериалов камер наблюдения.
— У вас пострадала машина, на которой вы выезжаете к бездомным людям. У вас есть ей замена?
— Замены нет. 3 октября эта машина была подробно отфотографирована. Мы с коллегами формулируем техническое задание для подрядчика, который бы мог взяться за ремонт стекла и ручек, которые тоже были сорваны. Скорее всего, мы будем обращаться к сторонникам за помощью и открывать целевой сбор, чтобы восстановить машину. В нынешнем состоянии мы выезжать не можем.
Я думаю, что мы также будем увеличивать количество видео- и фотоаппаратуры в машине. Это наша безопасность.
— На сколько госпитализировали пациента со Смоленского кладбища?
— Пока у меня нет данных. Мы это уточним на следующей неделе. Сейчас я надеюсь, что хотя бы две недели пациент пробудет с крышей над головой и с медицинским уходом.
15 октября, как известно, в Петербурге открываются пункты обогрева, начинается зимний период. Эти пункты обогрева — низкопорожные. Некоторые из них используются как временные приюты, где можно в дневное время оставлять маломобильных людей. Если не получится разработать социальные маршруты пациенту в Ленинградской области, то я хотя бы смогу забрать его из диспансера и пристроить на время в приют, а затем уже буду договариваются о его дальнейшем лечении.
Фото на обложке: «Бумага»
Что еще почитать:
- История одного обморожения. Что происходит в государственных пунктах обогрева для бездомных людей и почему число смертей растет. Репортаж «Бумаги».
- Бездомный с остановки на Гражданском проспекте. Загадочная история со счастливым концом.
